Автор: Элина Авдонина
Было в моей жизни одно лето, когда я работала курьером, цветы доставляла.
Приехала однажды в место назначения, адресата дома не застала. Позвонила заказчику. Тот сказал, что всё верно, девушки, которой букет предназначался, дома нет. Что она должна прийти в течение пятнадцати-двадцати минут и попросил подождать её у подъезда. Получив инструкции о том, как узнать девушку, я закончила разговор и осмотрелась — куда бы примоститься.
Качели — моё излюбленное место ожидания в чужих дворах — были по праву накрепко заняты играющим на площадке детьми. Обе скамейки у подъезда оккупированы местными бабуськами и одним дедком. У подъезда, что справа от нужного мне, несколько потрёпанных мужичков играли в нарды, пили пиво и, вероятно, разговаривали о чём-то забавном и увлекательном, потому что время от времени по двору, пугая воробьёв, разносился их весёлый гогот. Скамейки перед другим соседним подъездом отсутствовали напрочь. Стоя рядом с железной дверью, я продолжала осматривать двор.
— Ждёшь кого? — спросила худенькая старушка, сидевшая ко мне ближе всех, такая маленькая, что её свешанные со скамейки ножки даже с вытянутыми носками не смогли бы достать земли.
— Здравствуйте! — сказала я, обращая ко всему собранию. — Жду. Букет вот привезла, а девушки дома нет, — пояснила я, зная, что односложный ответ эту компанию вряд ли устроит.
— Так вы садитесь! — торопливо сказал сухопарый дедок и ловко вскочил на ноги, указывая ладонями на освободившееся место.
— Что вы, мне не трудно постоять, присаживайтесь, — пыталась я возразить.
— И что ж ты, милая, думаешь, — с вызовом, каким-то помолодевшим голосом спросил меня дед, — коль я стар, так уже и не мужчина?
— Я вовсе не то имела в виду, — начала я по-дурацки оправдываться. — Сейчас редко встретишь джентльмена. Большое спасибо! — сказала я и приземлилась между двумя очень похожими друг на друга бабуськами. Очевидно, быть джентльменом деду пришлось по душе: он расправил плечи и расплылся в улыбке.
— И кому же ты букетище такой притащила? — поинтересовалась «левая близняшка».
— Аньке поди, не Маринке же? У Маринки-то ведь муж есть, — рассудила «правая близняшка».
Я улыбнулась и сказала:
— Бывает и мужья жёнам цветы отправляют.
— Ага, держи карман шире! — встряла микро-бабка. — Чтоб Колька Маринке цветы подарил, рак на горе свистнуть должен. Букетище-то, небось, не одну тыщу стоит. Это ж сколько, если на водку перевести? Другую-то валюту Колька не признаёт. А Маринка, хоть и дура, а мужа любит. Нечего на бабу зря дурное думать.
— Значит Аньке цветочки, — резюмировала сидевшая напротив меня самая большая, совершенно огромная бабушенция, визуально на лицо значительно моложе остальных, и оправила подол цветастого домашнего халата.
— Ты чё молчишь? — спросил у меня джентльмен. — Всё равно ж придёт, узнаем, кому букетики шлють.
«И ведь он прав» — подумала я и ответила:
— В квартиру 186.
Услышав это, дед присвистнул, микро-бабка поджала губы, а «близняшки» всплеснули ладонями по коленям.
Очень интеллигентно одетая и настолько же старенькая бабулька, занимавшее третье место на противоположной скамейке тихонько проговорила:
— А я рада за Сонечку, ей, бедняжке, последнее время так не сладко пришлось. Может хоть мужчина добрый попадётся. А то деньги есть, а счастья женского нет. Цветы вон прислал, красивые.
Я почувствовала толчок в левый бок и, повернувшись, встретилась взглядом с «близняшкой».
— У ей ведь бабка Наталья с год назад как с ума сошла, — заговорщическим тоном зачем-то проинформировала она меня.
— Альцгеймер, — услышала я справа.
— А месяц назад Сонька Наташку в пансионат какой-то отправила, — внесла свою лепту в разговор микро-бабка.
Бабушенция махнула рукой на «близняшек»:
— Не, там какое-то другое название было.
— Точно, — поддержала её микро-бабка. — Какая-то Флоренция, то ли Констанция, …не вспомнить сейчас. Слышь, Степаныч, ты тогда ещё хохму придумал, мол, отличное название сериальчику получится: «Флоренция и Луис-Альберто».
— Может деменция? — предположила я, зная, что, скорее всего, окажусь права.
— Точно! — обрадовался Степаныч, — Деменция и Луис-Альберто!
Все они дружно засмеялись, я тоже разулыбалась над старческой самоиронией. И тут же стало грустно.
Вспомнилось, как за пару лет до исхода жизни моей бабушки я прилетела с Севера к тёте, чтобы навестить родных. Бабушка меня не узнала и выговаривала двоюродному брату: «Ты зачем девку каку-то притащил? Зашла, значит, как к себе домой, обниматься лезет». Сперва мне стало обидно, а потом вдруг страшно. Я поняла, что у бабушки в голове, в мозгу что-то происходит и в том причина её поведения.
Оказалось, что бабушка прекрасно помнит свою жизнь до тех пор, когда мой двоюродный брат, старше меня на двенадцать лет, школу заканчивал. А дальше у неё огромный провал в памяти, вплоть до последних недель, а может и дней. Брата она помнит, а меня уже нет. То есть она уверена, что я совсем ещё маленькая и живу с родителями в Норильске. А самой ей нет и шестидесяти. Бабушке тогда было семьдесят семь.
Позже, перед ужином, сидели в её комнате: мы с мамой, бабушка и моя тётя, у которой та жила несколько последних лет. Мы сидели и разговаривали, вспоминали моё детство, половину которого я провела рядом с бабушкой. Затем стали вспоминать дальше и дальше, более поздние периоды. Мы рассказывали, а она задавала вопросы, иногда возражала, но слушала внимательно, хоть порой и недоверчиво. Мало-помалу, бабушка стала вспоминать эпизоды из своей жизни и к концу разговора смирилась, согласилась с тем, что я это я, её внучка, которая выросла, а самой ей трудно всё помнить, потому что болеет. Поэтому и врач часто приходит.
Тогда я была очень рада, что бабушка меня вспомнила и что она понимает своё состояние. Я посчитала это хорошим знаком, дающим надежду на то, что хуже ей не станет.
Стало. Вскоре она принялась использовать кухонную утварь не по назначению. Могла уйти со двора, если кто-то из домашних случайно забыл закрыть на замок калитку, и бродить в окрестностях, не зная куда и зачем идёт. Правда такое было всего лишь раз, семья старалась бдеть бабушкину деятельность. Но получалось не всегда. Это ведь как с детьми.
Мы жили за три тысячи километров, и навещать родственников чаще, чем пару раз в год не получалось. Из телефонного разговора с тётей я узнала, что бабушкина болезнь прогрессирует. В крайний раз она учудила вообще невероятную штуку: залезла на забор и, размахивая рукой, зазывала всех желающих поиграть. Песни пела, маленькой девочкой себя чувствовала. А ещё через год умерла.
Нахлынувшее воспоминание сделало своё дело: слёзы катились из моих глаз.
— Ты зачем ревёшь-то? — удивилась «правая близняшка» и повернулась корпусом ко мне.
— У меня бабушка болела, вспомнилось.
— Ты не грусти, старость она такая. У нас вон во дворе каждый первый — кандидат в объятья деменции этой. Ничё, живём. А что тут поделаешь? Маразм, он и есть маразм. Все к нему придём, — высказался дедок, доставая сигарету и спички. Он крикнул мужикам у соседнего подъезда, — Чахлый, подь сюды!
Гомон среди участников турнира по нардам стих и один из игроков шустро подскочил к деду.
— Что, Степаныч, орём громко?
— Да нет, — отмахнулся дед. — Стулку мне сообрази, — сказал он визитёру, улыбаясь одним левым уголком губ.
— Щас всё будет, — заверил его Чахлый и скрылся с глаз.
Надо сказать, что вида он был вовсе не чахлого: мускулистая, очень подвижная оглобля с патлатыми космами цвета придорожной пшеницы.
Уже через пару минут Степаныч восседал на грубо сколоченном деревянном ящике, устланном разворотом журнала с акциями ближайшего супермаркета. Сей дополнительный девайс был вручён Чахлым деду, разве что не под фанфары, — до того забота из него лучилась. Искренняя.
Бросив на меня два коротких взгляда, Чахлый нагнулся к уху Степаныча и пробубнил:
— Познакомь с девушкой.
— Да я и сам не знаком, — сказал дед и представил обоих. — Меня Григорий зовут, Степанычем кличут. А это Чахлый.
— Виктор, Витя, — поправил деда мой новый знакомый.
— Катя, привет, — поздоровалась я.
— О чём толкуете? — спросил он и, опёршись задом на металлическое ограждение, стал жевать листик сирени, не отрывая его от ветки.
Позади противоположной скамейки росла сирень. За моей же спиной благоухал жасмин. Запахи витали восхитительные.
Чахлому ответила «левая близняшка»:
— У Соньки вон поклонник объявился, цветы шлёт. Как Наталью в лечебницу сдала, так и расцвела прям, — съехидничала она.
— Тут вы Софью зря ругаете. Ей бы замуж, девка хорошая, порядочная, а к бабке своей привязана была. Пусть хоть вздохнёт. Я Соньку знаю, она бы в плохое место тёть Наташу не отправила. Они душа в душу жили, — заступился за соседку Чахлый. — Я спрашивал, говорит у тёть Наташи болезнь какая-то, забыл название, ей почти два миллиона людей у нас болеют, в России, а в мире вообще сорок четыре. — Он замолчал и слегка зарделся, похоже, от собственной осведомлённости. Потом встрепенулся, будто вспомнил что-то и начал рассказывать.
— Случай был однажды. Сидели мы с мужиками, в карты играли за гаражами по малолетству. Прибегает Вовка–бинокль, руками на Мишаню машет, заикается, с собой зовёт. Из его белиберды мы только одно и поняли, что с мишаниной бабкой неладное. Она у него пару раз с маразмом на дурочке лежала. Дома ей таблетки давали, чтоб не чудила. А тут то ли с дозой напутали, то ли болезнь спрогрессировала, не разберёшь.
Прибегаем во двор, а она голая по балкону расхаживает, руками кому-то в небо машет приветственно. Мы в хату, а она дверь подпёрла. Еле выломали. Мишаня схватил её, а та как заорёт: «Насилуют! Граждане помогите!». И брыкается, как кошка разъярённая. Вдвоём мы её еле как в комнату заволокли и на диван повалили. Миха сказал укол надо сделать.
Тут вызванные кем-то менты в хату влетают. Руки нам с Мишкой заломали, по мордам насовали. Мишаня орёт: «Это бабуля моя!». Я кричу: «Больная она, не насильники мы!». А они нас будто и не слышат, уже ногами работают.
В дверном проёме участковый появился, припоздал. Тут бабуля решила себя проявить да как вцепится зубами ему в ляжку. Тот давай вопить: «Идиоты! Бабку держите, бабку!». Менты нас бросили, бабку скрутили. Возились с ней дольше, чем с нами двумя. Откуда в ней только силища взялась? Пришлось мне бабуле ноги держать, чтоб Миханя её уколоть смог. Стихла она сразу. Страшно всё это.
— А менты что? — поинтересовался Степаныч.
— А что они? Так и так, не виноватые. Что, мол, мы должны были подумать, когда бабка на весь двор орёт «Насилуют!», дверь в квартиру выломана, а тут вы с ней на диване валяетесь? Извиняйте, говорят, мужики, служба. Вот это я понимаю маразм, — подытожил свою байку Чахлый.
— Деменция, — поправил его Степаныч.
— Как скажешь, отец, деменция так деменция, — согласился парень и продолжил. — А тёть Наташа, что? Песни целыми днями пела. Разок швырнула сковородкой в человека, с кем не бывает? — рассуждал Витя. — Главное, чтоб себя не покалечила.
Интеллигентная старушка долго смотрела на Чахлого, а потом сказала:
— Наташа вроде буйной не была.
— Не стала бы Наталья себя калечить, — сказала, как отрезала «левая близняшка».
— Опять бабушку мою обсуждаете? Вы бы лучше сами к врачу сходили, проверились, — качая головой, сказала соседям только что подошедшая девушка.
В светло-салатовом летнем плаще, в белых босоножках и с копной медных завитков на голове — именно такими словами заказчик описал моего адресата, — я её сразу узнала.
Пока я сообразила встать и подойти к Софье, она успела сказать приподъездному собранию:
— В том пансионате, где лечится бабуля, диагностируют и консультируют бесплатно. Что вас сдерживает? Устройте себе экскурсию. Сами пообщаетесь с постояльцами. Тогда и выводы сделаете. А то: отсюда сорока на хвосте принесла, оттуда сорока на хвосте принесла. В результате представления ни о болезни толком не имеете, ни о том, как помочь таким людям и их семьям. Это серьёзная общественная проблема, я считаю. Общечеловеческая!
Микро-бабка вздохнула:
— Всё равно зараза не лечится. А Наташку жалко.
Софья развела руками и сказала, глядя мне в глаза:
— Судят они меня. За то, что бабушку свою на лечение в пансионат отправила. Специализированный, между прочим, для больных деменцией. А не сама дома за ней ухаживаю. Ей ведь не только уход, ей ещё и лечение нужно. Оставлять бабулю вдвоём с сиделкой дома боюсь. Бьёт она этих сиделок, сбегают они. И что, разве в психбольнице лучше?! — с дрожью в голосе воскликнула девушка. — Бывали вы в тех больницах?
— По своей воле Наташка бы в дом престарелых не пошла, ни в жись не поверю, — упрямилась «правая близняшка».
— Вот вы съездите к ней, Алла Павловна, навестите, сами и спросите. Может и вам помогут.
— В чём же это мне помогать надобно, интересно? — подбоченившись на правую сторону пискляво и задиристо спросила «близняшка».
Софья сказала:
— Да хоть в том, что тапки на вас разные и футболка наизнанку. Ещё и инсульт недавно перенесли, а это увеличивает риски. И сахарный диабет, между прочим, тоже, — добавила она, глядя на огромную бабку.
Тут я решилась вмешаться.
— Вы Софья? Здравствуйте!
— Здравствуйте, — проговорила Софья, глядя то на меня, то на букет.
— Я курьер, цветы вам привезла. Карточка от отправителя внутри, — с улыбкой сказала я и протянула ей букет.
— Спасибо! — девушка немного растерялась и даже слегка покраснела.
— Пожалуйста, хорошего вам дня, — попрощалась я с ней. — До свидания, всего доброго! — обратилась к остальным и, получив в ответ несколько хороших слов, пошла к своей машинёшке.
Размышляла о том, что глобальная проблема с деменцией не только стариков, но и людей ещё трудоспособного возраста, не часто обсуждается в нашем обществе, и принято считать, что возрастные психические расстройства – уже чуть ли не норма, раз не лечатся.
А ведь это не норма, раз не всех поражает, хоть и с каждым годом всё больше людей знакомятся с деменцией не понаслышке. Говорят, есть профилактика, тренировки для мозга, какие-то поддерживающие препараты. Но насколько эти препараты эффективны и доступны? Пока что недостаточно, раз количество больных деменцией всё растёт и растёт. Надёжное лекарство до сих пор не найдено.
Хорошо, что учёные видят проблему и стремятся её решить. Хорошо-то хорошо, да вот только с такой напастью без «лечения общества» не справиться. На одних препаратах далеко не уедешь. Образ и условия жизни игнорировать нельзя.
Возможно, проблема с чудовищными темпами роста случаев деменции в нашей стране и в мире носит в большей степени социальный характер, нежели биологический.
В частности, это касается вопросов системы воспитания и образования детей; неблагоприятных социально-экономических условий, в которых находится большинство людей; стремительно развивающихся информационных технологий, манипулирование которыми влияет на коллективное бессознательное; всё нарастающего, — и по объёму, и по скорости, и по количеству психически-вредного содержания — информационному воздействию на человеческие мозги, к коему не каждый мозг оказался готов.
Может, и правильно старики говорят — «все болезни от нервов, а нервы от такой жизни».
